Юрий Мамлеев
Маленький злобный вонючка С нездешне-больными глазами Бредит, как тихая сучка, Томными голосами.
В слезных извивах улиц Точно прощения просит, Нежных страданий кули, Молитвы прохожим возносит.
А ночью, придя в свой угол, Пустое и гнойное логово, Крыс очумевших пугало, Сосет свою нежную ногу.
Хохотушкин, нелепый и жуткий, Бродит гнойно по черным углам. Одинокие окна-ублюдки Отдаются угрюмым мечтам.
Прошуршит, поцелует перила. Обольется астральной слезой. Скажет: Где-то в пространстве завыло, Где-то пахнет поганой судьбой.
Подойдя к пусто-черному баку, Смачно влезет в него с головой. Его хохот, подъятый на страхе, Собеседует сам с собой.
Не молись на меня, моя детка. Просто я — неживой идиот. Запереть меня надобно в клетке И показывать бесам вперед.
Я не плачу, не сплю, и не спорю. Обнажу-ка свой трупный живот. И увижу, приехав на море, Своей собственной рожи восход.
За стеной умирает сосед. Бесконечно кричит: У-у-у! Доедаю я сытный обед И плюю в голубую стену.
Только слышу я вой: У-у-у! Не сбежать мне теперь от него. Лучше я превращусь в кенгуру И надену пиджак с рукавом.
Непонятно теперь: У-у-у! Я попрыгаю вкруг абажура. В голубую стену постучу И появится смрадная Дура.
Не умру... Перед Господом-Богом Я клянуся... Кругом чудеса... Надо мною, над дурой убогой, Что ни вечер поют голоса.
Пропоет и пропляшет, родимый, Дождик теплый меня окропит. Вот он тихий выходит, без имени, И со мной о душе говорит.
Помолюсь за врагов и за лишних. Даже чорту хочу благодать. Как блаженно бездомной и нищей Будет мне у пенька умирать.
Ветер в поле меня не развеет. Дух мой Богом пронизан до дна. Надо мною, над дурой убогой, Каждый вечер поют голоса.